Re: «Живое и мертвое» - 8 день I дюжины Луны Звездопадов, 1024 год
Один человек когда-то говорил Лорайе, что любое колдовство - это послание, не меньше, чем любой значимый поступок, и даже больше; и за этим неуклюжим агрегатом, где среди поршней и зубчатых передач подобно пружинам пульсировала плоть, читалось что-то очень человеческое, и поэтому уязвимое, и оттого же - разочаровывающее.
На лице хамалани, разглядывавшего это все, была написана отчаянная скука, и она не исчезла, даже когда он рванулся, чтобы перехватить бьющегося в припадке Эрвена и оттащить прочь от твари - руками, без магии. Лорайе и без того ее не любил, и это место напомнило ему, почему.
Треск силы вокруг намекал, что серьезно колдовать не выйдет вовсе.
Без колебаний тан подхватил этринита на руки, точно больного ребенка, и подался назад: чем-то таким оно могло закончиться и в планах, и перспектива эта не внушала восторга, но все лучше, чем если бы пришлось так выносить его самого. Времени больше не было - ни на то, чтобы задумываться о сказанном маской, которую когда-то звали Арьен Алас-Домар, ни на то, чтобы выполнить первую просьбу несчастного мальчика, перемолотого превосходящей силой.
Маленькое чудовище, которое теперь звали святым, в свое время доказало, что недооценивать ему подобных - способ самоубийства.
Судороги, сотрясающие его ношу, не облегчали задачу, но если Лорайе и умел что-то в жизни - это держать то, что поймал, и хватка его была крепче тисков архаичного пыточного устройства.
Грязь, упустив добычу, ползла дальше.
И чем отличалась эта дрянь от той, что блестела, как лед, но действовала почти на тот же лад?
"...в своем роде знамя, а знамя не опускают..."
Посланник Короля не мог знать, что видится магу в агонии превращения, но в этом подвале и его, точно брызгами прибоя, захлестывало голосами и мерцающими образами, не вполне принадлежащими его собственной памяти.
"...соединение несоединимого и расторжение нерасторжимого..."
Тени и реки, и реки теней, листья и письма, горы и города, свет, который был числами, и числа, которые были светом, пылающий, но не сгорающий лес, ночь, ставшая днем, наступающая черная грязь и так же хищно ползущий прозрачный лед, облака, которые не были облаками, и песня, звучащая в крови, словно все колокола мира.
"...и я решил - я не буду Его проклятием".
И эта сгущающася сила - чем она отличалась от той, что он помнил, тоже заставлявшей задыхаться? Может быть, только выбором.
Лорайе полагал, что выбор - это почти все, поэтому не важно, чье лицо ему на миг почудилось в лице графа Кенси - он тянул придворного мага к выходу и задерживаться не собирался.
Пятна света уходили следом за ним.
- Это закончится, - вот и все, что он мог бросить в сторону механизма, тонущего в темноте.
Шемер, какая знатная это выходила шутка, особенно с тем, что тан Арьеса лично оказался здесь.
На полпути он, привалившись к одному из столов, не без ухищрения освободил руку, вытряхнул из рукава колбы для образцов и послал в сторону одной из ванн с похожей на кровь субстанцией: пробы могли помочь тем, кто работал с донной Эррандес - в том, что она бежала отсюда, сомнений не было - а бес знает, будет ли второй шанс.
- Внизу лаборатория, - сообщил он быстро по дальней связи. - Сюда нужен экипаж.
Вариант, при котором они не смогут выйти сами, тоже предусматривался в плане, но всегда неприятно, когда твоя паранойя оказывается хорошо работающей интуицией.
- Мастер, вы слышите? - проронил Лорайе на пути к лестнице. - Мастер де Кенси, мы уходим.
как заплачет сестра моя жизнь —
отойди, говорю,
не сестра ты мне больше.